Зощенко — Крестьянский самородок

Фамилию этого самородка и крестьянского поэта я в точности не запомнил. Кажется Овчинников. А имя у него было простое Иван Филиппович.

Приходил Иван Филиппович ко мне три раза в неделю. Потом стал ходить ежедневно.


Дела у него были ко мне несложные. Он тихим, как у таракана, голосом читал свои крестьянские стишки и просил, по возможности скорей, пристроить их по знакомству в какой-нибудь журнал или в газетку.

Хотя бы одну штуковину напечатали, говорил Иван Филиппович. Охота посмотреть, как это глядит в печати.

Иногда Иван Филиппович присаживался на кровать и говорил, вздыхая:

К поэзии, уважаемый товарищ, я имею склонность, прямо скажу, с издетства. С издетства чувствую красоту и природу… Бывало, другие ребята хохочуть, или рыбку удють, или в пятачок играють, а я увижу, например, бычка или тучку и переживаю… Очень я эту красоту сильно понимал. Тучку понимал, ветерок, бычка… Это все я, уважаемый товарищ, очень сильно понимал.

Несмотря на понимание бычков и тучек, стишки у Ивана Филипповича были весьма плохие. Надо бы хуже, да не бывает. Единственно подкупало в них полное отсутствие всяких рифм.

С рифмами я стихотворения не пишу, признавался Иван Филиппович. Потому с рифмами с этими одна путаница выходит. И пишется меньше. А плата все равно один черт, что с рифмой, что без рифмы. Первое время я честно ходил по редакциям и предлагал стишки, но после и ходить бросил не брали…

Иван Филиппович приходил ко мне рано утром, садился на кровать и спрашивал:

Ну как? Не берут?

Не берут, Иван Филиппович.

Чего ж они говорят? Может, они, как бы сказать, в происхождении моем сомневаются? То пущай не сомневаются чистый крестьянин. Можете редакторам так и сказать: от сохи, дескать. Потому кругом крестьянин. И дед крестьянин, и отец, и которые прадеды были все насквозь крестьяне. И женились Овчинниковы завсегда на крестьянках. Ей-богу. Бывало даже смех вокруг стоит да чего вы, говорят, Овчинниковы, все на крестьянках женитесь? Женитесь, говорят, на других… Нету, говорим, знаем, что делаем. Ей-богу, уважаемый товарищ. Пущай не сомневаются…


Да не в том дело, Иван Филиппович. Так не берут. Не созвучно, говорят, эпохе.

Ну, это уж они тово, возмущался Иван Филиппович. Это-то не созвучные стихотворения? Ну, это они объелись… Как это не созвучные, раз я с издетства природу чувствовал? И тучку понимал, бычка… За что же, уважаемый товарищ, не берут-то? Пущай скажут. Нельзя же голословно оскорблять личности! Пущай хотя одну штуковину возьмут.

Натиск поэта я стойко выдерживал два месяца.

Два месяца я, нервный и больной человек, отравленный газами в германскую войну, терпел нашествия Ивана Филипповича из уважения к его происхождению. Но через два месяца я стал сдавать.

И, наконец, когда Иван Филиппович принес мне большую поэму или балладу, черт ее разберет, я окончательно сдал.

Ага, сказал я, поэмку принесли?

Поэмку принес, добродушно подтверждал Иван Филиппович, очень сильная поэмка вышла… Два дня писал… Как прорвало. Удержу нет…

С чего бы это?

Да уж и не знаю, уважаемый товарищ. Творчество нашло. Пишешь и пишешь. Руку будто кто водит за локоть. Вдохновенье…

Вдохновенье! сказал я. Стишки пишешь… Работать нужно, товарищ, вот что! Дать бы тебе камни на солнцепеке колоть, небось бы…

Иван Филиппович оживился и просиял:

Дайте, сказал он. Если есть, то дайте. Прошу и умоляю. Потому до крайности дошло. Второй год без работы пухну. Хотя бы какую работишку найти…

То есть как? удивился я. А поэзия?


Какая поэзия, сказал Иван Филиппович тараканьим голосом. Жрать надо… Поэзия!.. Не токо поэзия, я, уважаемый товарищ, черт знает на что могу пойти… Поэзия…

Иван Филиппович решительным тоном занял у меня трешку и ушел.

А через неделю я устроил Ивана Филипповича курьером в одну из редакций. Стишки он писать бросил.

Нынче ходит ко мне бывший делопроизводитель табачной фабрики поэт от станка.

Да что я биржа труда, что ли?

Вы читали рассказ — Крестьянский самородок — Михаила Зощенко.

Михаил Зощенко
Добавить комментарий