1
Разбогател Гришка Ловцов. Пять лет в Питере не был мотался бог весть где, на шестой приехал с вокзала за ним две тележки добра везли.
Дивятся люди на Красной улице.
Вот так Гришка! Широкий парень!
А Григорий Палыч помалкивает. Ходит вокруг тележек, разгружает добро, каблучками постукивает.
В комнаты вошел Гришка фуражку не снял, только сдвинул на широкий затылок, аж всю бритую шею закрыл. Дым под образа колечком пустил.
Здрасте, говорит, мамаша, приехал я. Очень испугалась старушка.
Да ты ли, Гришенька?
Заплакала.
Прости, говорит, Гришенька, попутал поп нечистый хвост панихидку уж я по тебе у Никол-угодника…
Усмехнулся Гришка.
Ничего, говорит, мамаша. И плакать нечего.
Смешно старушке стало мамашей величает. Да не рассмеялась. Взглянула кривым глазом на сына и обмерла. Будто и не Гриша. Да и впрямь, будто не Гришка. Чудно!
А Гришка за столом пальцами поигрывает. На одном пальчике колечко с зеленым камушком, на другом колечко, но без камушка, а за рукавом браслет, цепное золото.
Испугалась старушка снова.
Да что ты, Гришенька, одет-то как? Нынче барская-то жизнь окончилась.
Сказал Гришка старухе:
Безусловно кончилась. Я, мамашенька, и приканчивал. Да не в этом штука. Барская жизнь кончилась новая началась. А покуда, пока не пришло иное времечко, поживем, мамаша, в Питере-то. Есть у нас кой-какое добришко и денежки.
Заплакала старушка выжила из ума. Завозился Гриша у желтого сундучка.
А под вечер Гришкины товарищи пришли. Очень даже напакостили на полу и ковровую дорожку совсем смяли. Гришке наплевать, а старуха убирай за ними, за стервецами. Да и не убрать сильная гульба пошла.
В пьяном виде Гришка очень бранил французов.
Сволочи они, мамаша, кричал он старухе в другую комнату. И полячки сволочи.
Тихонько охала старуха. Посмотрит, ох, посмотрит старуха ночью родимую точечку на правом Тришкином плече.
Но до утра гуляли гости и бранились яростно, играя в очко гнутыми картами. А под утро снова пили.
Гришка в фуражке, а под фуражкой веером денежные билеты, хмельной и красивый плясал чудные танцы.
Эх! Эх! Не тот Питер сейчас, не тот… Негде потрепаться молодчикам!
2
Две недели живет Гришка в городе сыт, пьян и нос в табаке.
А и славный же парень Гришка! Широкий до чего парень, черт побери его душу!
То у Гриши соберутся, кушают едят, то Гриша к кому-нибудь на пирог званый.
А то и к Воробью вечером. Безусловно не тот сейчас Питер, но есть кое-где замечательные места. Например: замечательное место Воробей.
Это в Гавани. Дом как дом, с мезонином и палисадничком. Днем старуха шабуршит горшками, стряпает. А больше ничего и не видать.
А вечером кабаре.
Денежки припасай, и все будет. Денежки только припасай. На ночь сотню отдай не горюй любая девочка!
Два раза гулял Гришка у Воробья текли денежки. На третий раз похабный случай вышел: побили матроса за контрреволюцию.
Грозил матрос донести, хвалился знакомством под шпилем. Да только сам виноват.
Сидит в дезбелье у Катюши и треплется. И мысли выражает:
Нынче, говорит, я на все очень плюю и, например, на политику тоже. Мне жить охота, а политика заела мою молодость.
А Гришка рядом у Настеньки.
Нравишься, говорит, ты мне, Настенька. Очень даже нравишься. Очень ты личностью похожа на одну любимую особу. А имя той особочки Наталья Никаноровна.
А тут, значит, матрос со словами о политике. Гришка туда.
Это, говорит, кто так выражается про политику? А ну-ка, клеш, выходи.
А клеш смеется и не покоряется. Обиделся Гришка.
Ты, говорит, может быть, и про революцию так же скажешь?
Да, говорит, так же.
Гриша тут и посерел весь.
Ах ты, кричит, волчья сыть, белогвардейщина.
Ударил матроса. А тут еще ребята с Косой улицы случились.
Бей, кричат, его, Жоржика.
Ударили его и в грудь, и по животу, и брюки казенный клеш на видном месте испортили.
Гришка после этого расстроился и ночевать не остался домой пошел.
А утром к нему Иван Трофимыч жалует.
Ты что же, говорит, Гриша?
А Гриша ему такое:
А что ж я не могу и погулять у себя? Я, Иван Трофимыч, не афонский какой-нибудь монашек.
Да ну? удивился Иван Трофимыч. Да я, Гриша, тебе только так. Любя. Голову, говорю, не защеми. Вот что. А вечером, Гриша, приходи-ка ко мне, невеста есть для тебя роскошная.
Не пошел Гриша вечером к Иван Трофимычу. Долго ходил по комнате очень серьезный и думал:
А не жениться ли мне и в самом деле? Пожить, значит, семейной жизнью.
3
Утром Гриша по своим делам, а мамаша чаи распивает с сахаром. Жует старушка белый хлеб, разговаривает с соседками:
Гришенька мой жениться придумал. Ищи, говорит, мать, невесту.
Охают соседки, дуют в блюдечки.
Да что ты, Савишна?
Да. Ей богу, моя правда. Хочу, говорит, чтоб и красивенькая была и чтоб зря не трепалась.
Что ж, хрустят сахаром, что ж, он это правильно требует. Да только нынче-то девки пошли очень бесстыжие. Косы пообстригли. Табак тоже легкий курят. Уж и подошло же времечко. Ох, и пришел последний час…
Да, очень много у баб всякого разговору. До вечера. А вечером Гриша приходит, посмеивается, шутит со старухой шутки, невесту требует.
Но только раз Гриша пораньше пришел. Сел, задумался и зеленым камушком не любуется.
А что, спрашивает, мамаша, помнишь ли дочку Никанора Филиппыча?
Это Наталюшку-то, дочку дилектора?
Ее, мать.
Чего ж, говорит, не помнить. Очень даже помню. Покойника Никанор Филиппыча, царствие небесное, до смерти убили в леворюцию. А через год Наталюшка замуж пошла за инженера за длинноусого.
Замуж? вскричал Гришка. Ну, да ничего. Желаю, мамаша, жениться на Наталье Никаноровне. Встретил ее сегодня. Узнала. Щечками вспыхнула. Хотел в ножки броситься, поклониться. Одумался. Дай, думаю, у старухи узнаю. Так замуж, говоришь?
Вечером перьями Гриша скрипит, пишет что-то. К ночи за чаем вытаскивает это самое, что писал.
Вот, говорит, мамаша, письмишко написано:
Лети, лети письмецо в белые ручки Натальи Никаноровны. Извиняюсь дерзостью письма и вспоминаю любимую особочку.
Некогда, шесть лет назад я, Гриша Ловцов, раб и прихвостень батюшки вашего, Никанора Филиппыча, тайную к вам имел любовь и три года помнил загорелые щечки и приятные ручки. Нынче забыл все насмешки ваши, нынче предлагаю свою жизнь на полном земном счастье. Ежели да скажете прибегу собачкой, нет так до свиданья, Гриша Ловцов, только тебя в Питере и видели. Прощай тогда, ясочка Наталья Никаноровна. Эх, сгорел Гришка, огнем сгорел. Тому подобного знакомства!
А? Каково, мамаша? Письмишко-то каково, говорю, написано. Будет моей Наталюшка.
4
По улице бежит человек без шапки.
Вор, думают прохожие, мошенник, наверное. Но это не вор, это Гриша Ловцов бежит на решительное свиданье с ясочкой.
В записке всего три слова было: Приходите, Гриша, поскорей. Вот и бежит Гриша Ловцов, проглатывая холодный ветер.
На ходу думать плохо. На ходу одна мысль в голове гудит на мелкие голоса: плохо ясочке. К чему бы такая экстра?
А ясочке и в самом деле плохо. Сидит она у бледного окна, плачет, слезы капают на Гришино письмо.
Много раз перечла Наталья Никаноровна письмо это. Много раз подходила к зеркалу. Что ж! Она и в самом деле очень хороша. Так ли ей жить, как сейчас?
В сумерках всегда острей печаль, и в сумерках Наталье было жаль себя.
А тихий звон часов и брошенная книга на полу вдруг стали невыносимы.
Уйду, вдруг подумала Наталья Никаноровна.
А в это время Гриша через три ступеньки в пятый этаж. Дух перевел. За звонок дернул. Дверь открыла Наталья Никаноровна.
А Гриша и не видит ничего.
Здесь ли, спрашивает, проживает Наталья Никаноровна?
Улыбнулась бровью повела Наталья.
Проходите, говорит, Гриша, в ту горницу.
Ага, закричал Гриша и взял Наталью за руку. Идем, ясочка. Идем сейчас. Ну, что думать-то? Все будет. Все на свете…
Ох, плохо знает Гришка женское сердце! Так ли нужно сказать? Так ли подойти?
Вот как, Гриша? с сердцем молвила Наталья Никаноровна. Купить меня думаете? Так знайте не за деньги я к вам решила. Не за деньги. Слово даю. Причина такая есть, да не понять вам. Ну, да все равно, едем.
В дверях стоял человек с длинными усами и острым носом. Был это супруг Натальи Никаноровны.
Едешь? спросил он тихо и поправил от волнения усы свои длинные. Едешь, повторил и больно сжал ее руки. Слушай, Наталья… Вот сейчас, здесь, я убью себя… Не веришь?.. Вот сосчитаю до пяти, если не передумаешь…
И стал считать, и когда сказал четыре, и голос дрогнул его, Наталья вдруг рассмеялась. Звонко, оскорбительно. Закинула голову назад и смеялась.
И за руку Гришу взяла, и засмеялась снова, и, тихонько и не глядя на мужа, вышла.
А по лестнице бежали они быстро и слышали за собой торопливый бег.
Постойте, кричал длинноусый. Господи, да что ж это! Постойте же! Наталя!
На улице, на углу, у аптеки догнал их.
Что? спросила Наталья.
Не веришь, удивился длинноусый, нагнулся к ее ногам и поцеловал грязный снег.
Нет, молвила Наталья, и пошла прочь.
5
Дивья тоже на Косой улице! Живет у Гришки дочь Никанора Филиппыча. Смешно очень! Дивятся люди, в окна засматривают.
А Гришка ходит хвост трубой, любуется, подношения Наталеньке делает.
Колечко это тебе, ясочка, за то, что длинноусому неповерила. А это за то, что невеста моя.
Утром на службу Гриша, а старухе приказ наистрожайший: ходить за Наташенькой, забавлять ее и ни в чем не препятствовать. Старуха очень ошалела, ходит за Натальей, глазом шевелит, а сама молчок. О чем и говорить неведомо. Только утром про сны разговаривает.
Будто, говорит, ударил кто под ложечку… Гляжу мужчина с русой бородой и топор в руке. Это под пятницу-то, красавица. Вскочила я, крестом осеняюсь, крестом отмахиваюсь, а ен пырх и нет его… Лампадку будто затеплила перед царицей-заступницей… Глядь в зеркало нечаянно, а личности-то у меня и нет. Пустое место. Рукой шарю нету личности. А в зеркале фига дразнится.
Наталья Никаноровна молча слушает, да про свое думает, а старушка глазом обижается ведь под пятницу все-таки.
А вечером Гриша со службы. Чистый, причесанный и даже духами от него воняет. Ручку у Наталюшки Гришка поглаживает, нежит ручку-то и про свадьбу разговаривает.
Свадьбу, говорит, сыграем, и ну из Питера, ясочка. На людей посмотрим, по Волге поедем на пассажирском… Барские твои привычки сохраним. Живи, ясочка.
Молчит Наталья. Что ж? Не привыкла, стало быть.
Эх, ясочка! Очень тебя люблю. Скажи все сделаю… Свадьбу такую справим дым в небо. Всех пригласим. Сам пойду умолю. Профессора одного знаю, писателя одного знаю тоже. Не скучно будет Натальюшке. А?
Молчит Наталья, ласкает Гришкину голову.
6
На высоком шкафу стоит лампа, крутит огненным языком, подпрыгивает. В комнате танец-краковяк танцуют. Серьезный танец краковяк. Танцуют, молчат, никто и не улыбнется.
А очень великолепно старик на гармонии играет. Да только невесело. Нельзя слепцов на свадьбу звать, душу всю вывернут. Ведь ишь ты, гадина, как тонко перебирает.
Ходит Гришка с невестой, с женой теперь то есть, гостям улыбается, а душа гудит.
И с чего б это было так невесело?
Все расчудесно вышло, благородства тоже во всем немало. Вот и старичок в сюртуке не кто-нибудь профессор Блюм мудрит с рыжим студентом.
А рядом в комнате старуха с девкой босой стол прибирают. На столе даже цветок есть кому любопытно понюхать.
Пожалуйста, дорогие гости, не побрезгуйте.
Сели за стол, да плохо сели. Молча пироги жуют. А как выпили раз-другой смех пошел по столу. Смеются все, и причин уважительных нету.
И профессор Блюм улыбается, к рыжему студенту льнет.
Сам, говорит, был таким. Люблю очень студентов. Выпьем за науку и за просвещение.
И вдруг Наташенька тоже стакан свой поднимает и улыбается.
Молчала все, а тут и я, дескать, с вами.
Обидно очень Гришке.
Да и рыжий на Наташеньку что-то засматривается. По-своему ей глазом мигает, да, может быть, и ножку, гадина, под столом ей жмет. Ох, а и противен же до чего Гришке этот рыжий! Так бы вот в зынзыло и дал.
Гришка с профессором беседует тонко, а сам на студента глазом:
Вы, говорит, профессор, за науку выпиваете, а между прочим тьфу ваша наука.
Профессору и крыть нечем. Сидит на стуле, беспокоится, ртом дышит. А Гришка ему все серьезное:
Да-с. Я науку вашу очень презираю. Смешно! Про землю, например, скажем: шар и, так сказать, вертится… А что вы за такие, за правильные люди, что как раз и угадали? Вот, скажем, через пятьдесят лет или, может быть, меньше, возьмет кто-нибудь и объявит по науке вашей: а земля-то, скажет, и не вертится, да и не шар, да и… черт его знает, что скажет. Тьфу на вас!
Тут все на профессора уставились, дескать, вот так Гришка, широкий парень. А тут еще дьякон Гавриил словечко вставил:
Мы, говорит, интеллигенция, хотя и очень уважаем вас, Григор Палыч, так сказать, почитаем совершенно, однако, земля досконально есть круг, установленный наукой и критикой, сказал и на профессора этак вот ручкой.
Тонкая бестия этот дьякон Гавриил!
Да, крупный разговор вышел, ученый. Гришка то на профессора, то на студента глазом. А студент ничего рыбу кушает. Не жалко, конечно, пускай кушает, а только зловредный же этот рыжий!
А профессору, должно быть, очень обидно за науку стало. Григорь-то Палычу он ни словечка видит, сидит человек с круглыми глазами так он дьякону Гавриилу. И с чего бы это он дьякону Гавриилу?
Вы, говорит, со своей гнусной философией тово…
А Гришка со стула вдруг, по столу кулаком.
Бей, кричит, их… рыжую интеллигенцию.
Сгрудились гости, присели иные…
Эх! закричал Гришка и насел на студента.
7
Длинноусый шел на вокзал. Сегодня они уезжают из Питера.
Этакая ведь скверная штука, думал длинноусый. С чего бы мне идти. Зря иду. Ей-богу, зря. Я вот на них взгляну одним глазком и уйду. Не из романтизма взгляну, не глазом, так сказать, любви… хе-хе, а издали, из великого любопытства… Гм. Я даже радуюсь. Мне, милостивые государи мои, на многое совершенно наплевать, мне, милостивые государи, смешны даже в некотором роде высокие чувства любви. Подумаете врет? Вот, скажем, и Наталья подумает про меня погиб из-за великой любви. Даже вот убиться хотел… Вздор. Совершенный вздор. То есть, может быть бы и убился, если б, скажем, поверила. Вздор, сударь мой. Шарлатанство. Женская, так сказать, природа требует остроты, так вот пожалуйста… хе-хе… А мне смешно. Честное слово, смешно. Ну, что я могу поделать смешны всякие трагические чувства. Конечно, плохо, что она с Гришкой. Я даже снова готов на всякие потрясения, но любовь… хе-хе…
Тут длинноусый остановился у вокзала.
Подождем, сказал он громко. Посмотрим, понаблюдаем. Они непременно под руку пойдут. Все-таки Гришке-то лестно. А она с этакой тонкой улыбочкой. У ней вечно этакая тонкая улыбочка. Накануне вот приходит. Что? спрашиваю. Не могу, говорит, с тобой жить. (А у самой этакая улыбочка.) Не могу, говорит, больше жить. He живой ты. Ну, сделай что-нибудь человеческое. Убей меня, что ли, Гришку, наконец, убей.
Гм. Тонкая первопричина, тончайшая. Конечно, острота чувств… Да не в этом корень. Тут, можно сказать, историческая перспектива. Тут, ух как широко! Тут, можно сказать, история. Да-с, история и инстинкт женщины. Скажем, через сорок лет голубую кровь, хе-хе, им перелье
. Вот оно что. Может, я и не сопротивляюсь из-за этого… Ну, куда ты, баба, прешь? Толкнуть можешь. Видишь, человек по делу стоит.
И точно: баба с мешком и корзиной пихнула длинноусого в живот.
Дура, сказал длинноусый. Этакая чертова баба!
А за бабой в двух шагах двое под руку.
Они!
А, улыбнулся Гришка, вы здесь.
Не ответил ничего длинноусый и пошел за ними вслед. Идут вдоль вагонов не обернутся. И длинноусый сзади.
Здесь, сказал Гришка, и вошел в вагон.
Наталья.
Что?
Не веришь? поглядел ей в глаза длинноусый.
Нет, молвила Наталья, и вошла в вагон.
Под вагон, что ли, упасть? уныло подумал длинноусый, когда поезд, железом лязгая, двинулся с места. Вот под тот.
Постоял длинноусый с секунду, поднял глаза, а в окне Гришка с Наташей. Наталья та спиной, а Гришка ухмыляется и этак ручкой делает, дескать, прощайте, счастливо оставаться.
Постоял длинноусый, постоял и поплелся тихонько к выходу.
Вы читали рассказ — Любовь 2 — Михаила Зощенко.