Давненько я не праздновал Рождества.
В последний раз это было лет семь назад.
Перед самым Рождеством выехал я к своим родным в Петроград. Мне не повезло: на какой-то пустяковой станции пришлось ночевать. Поезд опаздывал часов на двенадцать.
А станция была действительно пустяковая не было даже буфета.
Сторож, впрочем, хвалился, что буфет обнакновенно есть, но покеда, по случаю праздников нет. Утешение было среднее.
На этой станции нас, горемычных путников, было человек двенадцать. Тут был и какой-то купец-рыбник с бородой, два студента и какая-то женщина в старомодной ротонде, с двумя чемоданами, и прочий неизвестный мне люд.
Все покорно сидели за столом в маленькой зальце, и только в купце бушевала злоба. Он вскакивал из-за стола, бежал в дежурную, и нам было слышно, как голос его злобно повизгивал и повышался.
Кто-то из начальства отвечал спокойно:
Не могу знать… В восемь утра… Не раньше.
Среди пассажиров был еще очень опрятного вида старичок в шубке и в высокой меховой шапке. Сначала старичок, добродушно посмеиваясь, утешал пассажиров, ласково глядя им в глаза, потом принялся подпевать тихим козлиным тенорком: Рождество твое, Христе Боже наш.
Это был старичок совершенно набожного вида. Добродушие и кротость были заметны во всяком его движении.
Он сидел на стуле и, покачиваясь в такт, пел Рождество твое. Но вдруг сорвался со стула и исчез со станции… Через несколько минут он вернулся, держа в руке еловый сучок.
Вот! сказал старичок с восторгом, подходя к столу. Вот, милостивые государи, и у нас елка.
И старичок принялся втыкать елку в графин, тихо подпевая: Рождество твое, Христе Боже наш.
Вот, милостивые государи, снова сказал старичок, несколько отходя от стола и любуясь своей работой. В этот торжественный день, по чьим-то грехам, вынуждены мы тут сидеть яко благ, яко наг…
Пассажиры с неудовольствием и раздражением смотрели на суетливую фигурку старика.
Да, продолжал старичок, по чьим-то грехам… Православные христиане, этот торжественный день мы, конечно, привыкли проводить среди своих друзей и приятелей. Мы привыкли смотреть, как наши маленькие детки прыгают в неописуемом восторге вокруг рождественской елки… Нам нравится, милостивые государи, по человеческим слабостям, откушать в этот день и ветчинки с зеленым горошком, и кружок-другой колбасы, и ломтик гуся, и рюмашечку чего-нибудь этого…
Тьфу! сказал рыботорговец, с омерзением глядя на старичка. Пассажиры задвигались на стульях.
Да, милостивые государи, продолжал старичок тончайшим голосом, привыкли мы проводить этот день в торжестве, но если нет, то не пойдешь против Бога… Говорят, тут неподалеку существует церковка… Пойду я туда… Пойду, милостивые государи, пролью слезу и поставлю свечечку…
Послушайте, сказал торговец, а может, тут чем разжиться можно? Может, в самом деле, тут этово… ветчинки раздобыть можно? Ежели расспросить.
Полагаю, что можно, сказал старичок, за деньги, милостивые государи, все можно. Ежели собраться…
Купец вынул бумажник и, хлопнув об стол, стал отсчитывать. Пассажиры с радостью заворочались на стульях, вытаскивая свои деньги…
Через несколько минут, подсчитав собранные деньги, старичок с восторгом объявил, что хватит за глаза и на еду и на питье и на прочее.
Только вы недолго, сказал торговец.
Поставлю свечечку, сказал старичок, пролью слезу, расспрошу у православных христиан, где купить, и назад… За кого, милостивые государи, поставить свечечку?
Поставьте за меня, сказала женщина в ротонде, роясь в кошельке и протягивая деньги.
Денег от нее старичок не взял.
Нет, сударыня, сказал он, позвольте уж мне из своих скромных средств сделать христианское дело. За кого еще?
Ну и за меня тогда, сказал купец, пряча свой бумажник. Старичок кивнул головой и вышел. Рождество твое, Христе Боже наш, услышали мы его голос.
Какой божественный старичок! сказал торговец.
Удивительный старичок, поддержал кто-то.
И пассажиры с восторгом стали рассуждать о старичке.
Прошел час. Потом два. Потом часы пробили пять. Старичок не шел. В семь часов утра его тоже не было.
Половина восьмого подали поезд, и пассажиры бросились занимать места.
Поезд тронулся.
Было еще темновато. Вдруг мне показалось, что за углом станции мелькнула знакомая фигура старичка.
Я бросился к окну. Старичок скрылся.
Я вышел на площадку и вдруг явственно услышал знакомый козлиный тенорок: Рождество твое, Христе Боже наш.
Это было мое последнее Рождество.
Сейчас к религии я отношусь как-то скептически.
Вы читали рассказ — Последнее Рождество — Михаила Зощенко.