В селе Усачи, Калужской губернии, на днях состоялись перевыборы председателя.
Городской товарищ Ведерников, посланный ячейкой в подшефное село, стоял на свежеструганных бревнах и говорил собранию:
Международное положение, граждане, яснее ясного. Задерживаться на этом, к сожалению, не приходится. Перейдем поэтому к текущему моменту дня, к выбору председателя заместо Костылева, Ивана. Этот паразит не может быть облечен всей полнотой государственной власти, а потому сменяется…
Представитель сельской бедноты, мужик Бобров, Михаиле Васильевич, стоял на бревнах подле городского товарища и, крайне беспокоясь, что городские слова мало доступны пониманию крестьян, тут же, по доброй своей охоте, разъяснял неясный смысл речи.
Одним словом, сказал Михайло Бобров, этот паразит, распроязви его душу Костылев, Иван Максимыч, не могит быть облегчен и потому сменяется…
И заместо указанного Ивана Костылева, продолжал городской оратор, предлагается избрать человека, потому как нам паразитов не надобно.
И заместо паразита, пояснил Бобров, и етого, язви его душу, самогонщика, хоша он мне и родственник со стороны жены, предлагается изменить и наметить.
Предлагается, сказал городской товарищ, выставить кандидатуру лиц.
Михайло Бобров скинул с себя от полноты чувств шапку и сделал широкий жест, приглашая немедленно выставить кандидатуру лиц.
Общество молчало.
Разве Быкина, что ли? Или Еремея Ивановича Секина, а? несмело спросил кто-то.
Так, сказал городской товарищ, Быкина… Запишем.
Чичас запишем, пояснил Бобров.
Толпа, молчавшая до сего момента, принялась страшным образом галдеть и выкрикивать имена, требуя немедленно возводить своих кандидатов в должность председателя.
Быкина, Васю! Еремея Ивановича Секина! Миколаева…
Городской товарищ Ведерников записывал эти имена на своем мандате.
Братцы! закричал кто-то. Это не выбор Секин и Миколаев… Надоть передовых товарищей выбирать… Которые настоящие в полной мере… Которые, может, в городе поднаторели вот каких надеть… Чтоб все насквозь знали.
Верно! закричали в толпе. Передовых надоть… Кругом так выбирают.
Тенденция правильная, сказал городской товарищ. Намечайте имена.
В обществе произошла заминка.
Разве Коновалова, Лешку? несмело сказал кто-то. Он и есть только один приехадши с городу. Он ето столичная штучка.
Лешку! закричали в толпе. Выходи, Леша. Говори обществу.
Лешка Коновалов протискался через толпу, вышел к бревнам и, польщенный всеобщим вниманием, поклонился по-городскому, прижимая руку к сердцу.
Говори, Лешка! закричали в толпе.
Что ж, несколько конфузясь, сказал Лешка. Меня выбирать можно. Секин или там Миколаев разве ето выбор? Ето же деревня, гольтепа. А я, может, два года в городе терся. Меня можно выбирать…
Говори, Лешка! Докладывай обществу! снова закричала толпа.
Говорить можно, сказал Лешка. Отчего ето не говорить, когда я все знаю… Декрет знаю или какое там распоряжение и примечание. Или, например, кодекс… Все ето знаю. Два года, может, терся… Бывало, сижу в камере, а к тебе бегут. Разъясни, дескать, Леша, какое ето примечание и декрет.
Какая ето камера-то? спросили в толпе.
Камера-то? сказал Лешка. Да четырнадцатая камера. В Крестах мы сидели…
Ну! удивилось общество. За что же ты, парень, в тюрьмах-то сидел?
Лешка смутился и растерянно взглянул на толпу.
Самая малость, неопределенно сказал Лешка.
Политика или что слямзил?
Политика, сказал Лешка. Слямзил самую малость…
Лешка махнул рукой и сконфуженно смылся в толпу.
Городской товарищ Ведерников, поговорив о новых тенденциях избирать поднаторевших в городе товарищей, предложил голосовать за Еремея Секина.
Михайло Бобров, представитель бедняцкого элемента, разъяснил смысл этих слов и Еремей Секин был единогласно избран при одном воздержавшемся.
Воздержавшийся был Лешка Коновалов. Ему не по душе была деревенская гольтепа.
Вы читали рассказ — Столичная штучка — Михаила Зощенко. Текст любого рассказа М. Зощенко вы можете найти и читать на этом сайте.